Дни неудач

Познакомились мы в интернете

Ты спросил, верю ль я в эти строки…
Десять лет – срок немалый, согласен.
Были встречи, разлуки, дороги…
Мир бывал и жесток и прекрасен.

Фаталист ли я? Даже не знаю.
Впрочем, я программист – мне привычно.
Эта грань нашей жизни вторая
Увлекательна, пусть и безлична.

Познакомились мы в интернете,
Килобайтами меряем письма.
И несутся сквозь мили пакеты,
Спрессовавшие слово привычно.

Мы друг друга в толпе не узнаем,
Да и встретимся в жизни едва ли.
Но друг друга с тобой понимаем
Так, как редко друзья понимали.

Фаталист? Может быть, но вот только
Алгоритмами жизнь не распишешь.
Будет всё – так, как будет, поскольку
Мы не раз уже жили здесь, слышишь?

Ты привычно компьютер включаешь
Для работы, игры – безразлично.
Правишь код или почту листаешь…
Всё знакомо, нормально, привычно.

Так и нам разрешили включиться.
Для чего и зачем – непонятно.
В общем, нечем особо кичиться,
Как включают нас… так и обратно.

Только мы не тупые железки,
Бунтовать – это в наших привычках…
Правда срок для мешающей пешки –
Чуть поболе сгорающей спички.

Что, сумбурно? Я сам это вижу.
Я красиво писать разучился.
И за то я себя ненавижу,
Что с наивностью той распростился.

Мы за тех, кем мы были – в ответе,
Правда их понимаем всё хуже.
Познакомились мы в интернете…
Хоть кому-то тогдашний я нужен.

27 января 2001

Дни неудач

«Moonlight and vodka…» – знакомый ритм…
«Midnight in Moscow…» – пошли курить…
Вокзал, цыгане и детский плач…
Год девяностый. Дни неудач.

Дни встреч недолгих, разлуки дни,
Аэропорта в ночи огни.
Сургут и Лысьва, Москва и Керчь.
Друзья, подруги… Где вы теперь?

Не тот я нынче, как ни бодрись.
Не возбуждает бумаги лист.
Четверостишьем – всю муть души
Теперь не выплеснешь – хоть не пиши.

Пошли, закурим под фонарём.
Из всей команды – лишь мы вдвоём.
Работа, дети, семья, футбол…
Забыта юность. Экспресс ушел.

Как мы влюблялись, до гроба дней…
Чтоб через месяц – забыть о ней.
Но пред собою в душе чисты,
Мы в это верили… И жгли мосты.

Ещё по пиву? Что, ты спешишь?
Дела, заботы, а денег – шиш…
Ну ладно, свидимся… Лет через пять.
Да мне ведь тоже пора бежать.

«Moonlight and vodka…» – знакомый ритм…
«Midnight in Moscow…» – пошли курить…
Вокзал, цыгане и детский плач…
Век двадцать первый. Дни неудач.

27 января 2001

10 лет спустя

Случайной наша встреча не была
И, в общем, неожиданной – едва ли.
Промчалась бесшабашная пора.
Мы оба презентабельнее стали

Совсем не изменилась ты с тех пор.
В глазах грустинки больше только стало.
И наш, недолгий, в общем, разговор
Не требовал какого-то начала.

До остановки было по пути.
Рука в руке, как раньше, мы шагали.
О том, как наши разошлись пути,
Не договариваясь, мы не вспоминали.

Слезинкой капля первая в траву
Скатилась, незамеченная мною.
И тёплый дождь на пыльную листву,
Сквозь солнце, что светило нам с тобою…

И под июньским проливным дождём,
Забыв, что дома ждут жена и дочка,
Я брёл сквозь одиночество и дождь…
Цитирую себя. На этом – точка.

Я шел домой. Ты ехала в такси.
Но ты со мной была и я с тобою.
Не верил в дружбу с женщиной, прости.
Но мы – друзья… И радости не скрою,

Я оглянулся. Улица пуста.
Зонт не раскрыл и вот, промок до нитки.
Причина пустоты, увы, проста,
А мне… А мне два шага до калитки.

Придумали друг друга мы с тобой
Давно. И оба обожглись, наверно.
Забудь. Другая ты и я другой.
И это – замечательно, поверь мне…

14 июня 2002, час ночи

Призраки былого

Не сплю, хоть завтра рано мне вставать.
Обняв подушку, что-то пробормочешь…
Родная, спи. Уж полвторого ночи.
Тихонько, чтоб не скрипнула кровать,

Пройдусь в саду под полною луною.
Дым сигареты, лунный свет сквозь виноград…
Бессоннице нежданной я не рад,
Но всё же здравствуйте, раз снова вы со мною.

Родные призраки давно ушедших дней.
Наташа, Оля, Таня, снова Оля.
И голоса, знакомые до боли
Сквозь лунный полумрак и полубред.

Я вас придумал от начала до конца,
Влюбившись в то, что сам хотел увидеть,
Заставив вас себя возненавидеть…
Простите романтичного юнца.

До половины пройден жизни путь,
Итоги подводить, наверно рано.
Пусть не болит уже на сердце рана,
Но лица призраков мне не дают уснуть,

Сливаясь в образ милый и родной,
Единственный, любимый и желанный.
Лишь лёгкий ветер, свет Луны туманный –
Все призраки, придуманные мной.

17 июня 2002

Полчаса или 15 лет спустя

Есть полчаса. Всего лишь полчаса.
Потом – ругать забитую маршрутку,
На перекур выкраивать минутку,
Но не сейчас. Сейчас есть полчаса.

Как просто – просто взять и позвонить,
Наполнив чувством телефонный провод.
Но не сейчас. Сейчас нам нужен повод,
Пусть даже рвется тоненькая нить.

А может быть за эти полчаса
Успеть все то, что не успел за годы?
Поговорить не только о погоде…
Нет, не сейчас. Ведь только полчаса.

Но повод найден. И пятнадцать лет
Забыты. И два дня – как две минуты…
Вот только грустно после почему то
И сдан давно студенческий билет.

И снова серых будней полоса.
Работа, дом, подъём, опять работа.
Текущие и прочие заботы.
Опять «на всё про всё» лишь полчаса.

А ветер алые наполнил паруса.
И девочка у моря их дождется.
Уходит юность, что же остается?..
«Алло… Да. Буду. Через полчаса»

ночь 6 июня 2007

Осенне-отпусконй роман

Слезой дождя, ржавея, плачет тополь,
А липа золото стряхнула за три дня.
И девяностый, «Днепр-Симферополь»,
Уходит к кипарисам без меня.

А жизнь назад, я рвал зубами отпуск,
Чтобы вернуться в Зурбаган и Лисс.
Билет в плацкарт… В тот мир волшебный пропуск,
Где гребни волн в лазури с тучками слились.

Мы встретились случайно на вокзале,
Почти соседи и почти друзья.
Всю ночь под стук колёс мы проболтали,
Забыв о чае и не взяв белья.

О чём? «Мир тесен», «…и обрящем»…
И что квартиру проще снять вдвоём.
Вот только паузы всё дольше, и всё чаще
Я падал в глаз твоих бездонных окоём.

Перрон. И два часа обычной гонки.
До Ялты «Спринтер»… Дальше – на сорок второй…
Привычно крик: «Жильё!» ударил в перепонки…
А вот и дом, балкончик, сосны под горой…

Ну, здравствуй, море! Здравствуй, лежбище тюленей.
Самса!.. Креветки!.. Пиво!.. Пахлава!..
Романтика… От мата наслоений
Черствеет сердце и кончаются слова.

Через два дня сбежали мы. Вдоль трассы
В отчаянном желаньи тишины
Рассвет сентябрьский акварелями раскрасил
Наивные предотпускные наши сны.

Сквозь мачты гордых кедров, чаек крик
Мы шли с тобой, и понимали ясно,
Что каждое дыханье, каждый миг
Свежо и ново, тёрпко и прекрасно.

Укрытый среди скал пустынный пляж –
Как дар прощальный взбалмошного лета…
Так не бывает, но так было. И он – наш.
Не верилось, что лишь для нас всё это.

Почти соседи и друзья притом.
Друг дружку знали мы с безоблачного детства.
И ты не видела большой крамолы в том,
Чтоб я помог тебе переодеться…

Купальник дома позабыт? Пустое!
Давай, устроим фотосессию у скал.
Не только ведь для чаек и прибоя
С собой я вечно камеру таскал…

В видоискателе ловя твой силуэт,
В прибоя пене на русалочий похожий,
Я любовался, как играет свет
В солёных капельках на загорелой коже.

Забыла ты, что на исходе лето
И, ничего от моря не тая,
Ты, лишь в венок волос своих одета,
Кричала небу, Солнцу: «Я – твоя!»

И, вдруг, расслышав в плаче чайки знак,
Того, что прорастало между нами,
Я «Canon» отшвырнул… И не в рюкзак,
А в можжевельник между валунами.

И привкус соли на губах твоих,
И жар ответной ласки удивлённой,
И звон в ушах… И только для двоих –
Прохлада моря, пекло гальки раскалённой.

Мы стали частью этого мирка,
Сливаясь в одно целое с тобою.
Как гребни пенных волн и облака,
Как можжевельник и валун, как бриз и хвоя.

Сердца с прибоем бились в унисон
И ритм волны телам передавался.
Как чайки крик – твой наслажденья стон
Совался с губ и в соснах затерялся.

В волнах прибоя, в брызгах хрусталя,
Смеялись, как безумцы или дети.
И горечь сорванного с ветки миндаля
Была единственною горечью на свете.

«Остановитесь!» – надрывался глас рассудка.
«Что мы наделали?» – в висках стучала кровь.
Сыграло море с нами злую шутку…
Но шорох гальки повторял – пришла любовь.

А Солнце завершало вечный круг.
И в резком свете алого заката
У глаз морщинки проявились вдруг,
Но в том не ты, а Солнце виновато.

И я виновен в том, что столько лет
Не попытался поцелуем их разгладить…
Но о несбывшемся к чему сейчас жалеть?
Есть только миг. Его для счастья хватит.

Сентябрьский вечер приходил на смену зною,
Иголки звёзд прошили синь вдали.
Закат сменился полною луною,
А мы разжать объятья не могли.

«Не отпускай!», твои глаза молили,
«Иди ко мне!», шептал я в забытьи.
Как тёрпкое вино, друг друга пили,
Но всё равно напиться не могли.

Звёзд иглы, бархат тела твоего,
Соль на щеке… А может это слёзы?
Пусть так. От счастья. A не от того,
Что не тебе дарил я в прошлой жизни розы.

Балкончик… Чашка кофе… И рассвет.
На цыпочках, чтоб не будить хозяйку,
Стряхнув запреты зря прожитых лет –
Мы вновь туда, где можжевельник, кедры, чайки…

Сгорали дни, как искры звездопада.
Нет, не успеть желанье загадать.
Жар Солнца, нежность моря – как награда
За те мгновенья, что смогла нам осень дать.

Тепла сентябрьского костёр – осколок лета.
И под дождями октября ему не жить.
Как приговор – на поезд завтрашний билеты…
Из тех времён, когда я мог с тобой дружить.

Октябрь в сердце – он за всё в ответе,
Кроме себя в том никого мы не виним.
И ты смирилась с тем, что дома встретит
Тот, кто когда-то был любимым и родным.

Почти соседи, больше не друзья.
Теперь – никто. Друг друга видеть больно.
Сломать всё просто, но создать за миг – нельзя.
Перебесились, ну и хватит. И довольно.

Вагон, купе, огни… Глаза в глаза,
Всё – как тогда, но нет в глазах ответа.
Осталась в прошлом моря бирюза.
Сгорело без остатка наше лето.

Мы всё забудем… Постараемся забыть.
И в старом доме чувства старые вернутся.
Быть может, снова мы научимся дружить…
Сон был прекрасен, но пора уже проснуться.

На сердце осень. Листья облетели.
А где-то там, навстречь закату дня,
Тридцать шестая, «Ялта-Кацивели»,
До Симеиза… Без тебя… И без меня…

27 октября 2011, 3:27

Аиу ту ира хасхе, Аэлита

Чудак в кашне на берегу стоит,
А голова седая не покрыта.
И шёпот слышит стынущий гранит:
«Аиу ту ира хасхе, Аэлита»

Глядит на небо, тучи… Сквозь Неву,
Сквозь катерок – облезлое корыто.
Ещё секунда – я слова его пойму:
«Могу ли я быть с Вами, Аэлита?»

Несёт со двора ветерок
Запах капусты и щей…
А он ведь, пожалуй, продрог
В лёгком осеннем плаще.

Шепчет он «Только б успеть.
Где ты, любимая, где?»…
Что хочет он разглядеть
В питерском вечном дожде?

Если свинец этих туч
Пробить за века не смогла
Гиперболоида луч –
Адмиралтейства игла.

Но сквозь мегаметры пустот
«Где ты?» звенят слова.
Любимая верит и ждёт.
Счастье – она жива.

Двери ногой в наркомат,
Чинить аппарат – и на Марс!
Довольно разлук и преград!
Но что это, бред или фарс?

«Вот что, товарищ Лось,
Марс – не задача сейчас.
Вам там бывать довелось.
Наш он, советский сто раз.

Нужен нам Ваш аппарат.
Но не на Марс и Уран –
Тысячи красных солдат
Бросит он за океан

Братьев, как в песне поётся,
Спасём от цепей. Лишь тогда
Заняться нам Марсом придётся,
Там строить Коммуну Труда»…

Глупость, товарищ нарком,
Счастье нести на штыках.
Чужое – засыплет песком,
Так уже было в веках.

Не руки всеблагих богов
Нам подарили огонь.
Чтобы добыть его,
Стёрта до мяса ладонь…

Только не скажешь так, нет.
Клеймо «враг народа» – как пить.
Нужен другой ответ…
Но как же тогда дальше жить?

Обещать «покумекать» натужно,
Зная, что рушишь свой храм…
Что ж, иногда видно нужно
Отступать даже Неба Сынам.

Всё. Сказка кончилась. Только –
Коршунам в небе кружить.
Магацитлом побыл – и довольно…
Но как же тогда дальше жить?

В чёрный хрусталь небес
Руками взмахнув, не взлететь.
Видно напрасно пришлось
Древнюю песнь тебе спеть.

Тлел марсианский мох
Тёплым живым огнём.
Вечностью был каждый вдох,
Счастьем – нам быть вдвоём.

Мы не знали, что это конец.
Кровь в висках – океан о грудь скал.
Стук ещё не рождённых сердец
Пением птиц звучал.

Синих птиц, что в Азоры садах
На ветвях голубых гнёзда вьют.
Там, где хашей косматых стада
Вдоль канала лениво бредут.

Всех Талцетла и Тумы богов
Заклинаю, не смей позабыть
У Порога Священного кров,
Где ты заново начала жить!

Можешь даже забыть меня,
Пусть с другим, не со мной, но живи!
От холодных ветров храня
Тот костёр недопетой любви.

Только цитли сплетёт свою сеть,
Только ихи продолжат кружить.
Тумы судьба – умереть,
Если разлюбишь ты жизнь.

В ча кровожадных глазах
Вспыхнет кровавый рассвет…
Соацера утонет в песках,
Если любви больше нет.

Будь я проклят, что улетел,
Что оставил тебя одну.
Видно таков мой удел –
Быть у Талцетла в плену.

Мне бы набраться сил,
Сердце снова раскрыть чудесам.
Свитый из собственных жил
Мостик швырнуть в небеса.

Нервом звенящим связать
Мостик сквозь холод и лёд.
Только бы не опоздать,
Если Она меня ждёт!

Лизиазиры гряда,
За нею – Священный Порог…
Но крепче вериг на ногах –
Пыль и грязь постылых дорог.

Как я мечтал сверх бортов
Знаньем корабль нагрузить!
Но сорвала ты покров,
Знание – это не жизнь.

Мудрость? Звенящий зенит?
Полно, пойми наконец,
Смерть – коль в висках не звенит
Стук не рождённых сердец.

Знанье веков? Вот оно –
«Мир есть злой разума сон,
Нужно разрушить его»…
Всё. На финальный поклон.

Разум убьёт всё, что сможет постичь.
Булавкой к картонке пришит мотылёк.
Для разума мир – что охотнику дичь,
А горизонт – он не так уж далёк.

У разума к смерти особый талант,
Разум – и молот и режущий луч.
Смейся в песках, луноликий гигант,
Шлемом касаясь оранжевых туч.

Мудрость твоя – мёртвый город Ста Врат.
Землю – отбросить к началу пути,
Чтобы на склонах дичал виноград,
Где люди стада свои станут пасти.

Жажду жить не проросших семян
Превратить в всё крушащий огонь?
Мудрость ли жить так, как будто ты пьян,
Выбирая кулак, не ладонь?

Мир умирал, скрытый пеплом и мглой.
Вы же мудро, ничуть не скорбя,
Шарик Тумы назвали попыткой второй,
Ни Талцетл, ни себя не любя…

Только жизнь не понять, не любя,
Жизнь взрывая холодным огнём.
Разума лёд, пламя сердце пройдя,
На пустыню прольётся дождём.

Сила жизни взметнёт неживое «яйцо»
С жизнью внутри, болью, кровью, виной,
Чтобы снова увидеть лицо,
Той что названа мною женой…

Горн запылал, звуки клёпки слышны,
Дверь в мастерскую открыта.
Без миллиардов Советской Страны,
Без груза мёртвого ультралиддита…

Сердце кипит, кровь стучится в виски,
Душа – всем ветрам открыта.
Прочь годы разлуки и стылой тоски.
Я спешу, я лечу, Аэлита.

21 декабря 2011, 2:43

Возвращение на Туму

Корабль сел слегка наискосок.
Сухие кактусы пылали, будто свечи.
Под сапогом оранжевый песок
Нашёптывал слова для нашей встречи.

Я прилетел один. Опять – беглец.
Рок ироничный любит повторяться…
Во имя счастья любящих сердец.
На Землю я не буду возвращаться.

Мечтала ты увидеть океан,
Но станет для тебя Земля погостом.
Не унёсёт тебя из сказок великан,
Объятья Талцетла сломают твои кости.

Но мы с тобою счастье здесь найдём.
Я всё продумал, верь мне, Аэлита.
Звёзд иглы станут ласковым дождём,
Два сердца счастью будут вновь открыты…

Молчит эфир. Лишь гул, но тоже стих.
«Где ты, Сын Неба»… смолк любимой голос.
Найду! Я жизнь отдам за бездну глаз твоих
И за единый пепельный твой волос.

Крылатой лодки алюминиевый костяк
Из люка выгружен и собран на бархане.
На нём звезды пятиконечной знак,
То ли в издёвку, то ли в назиданье.

Мотор молчит. Приборы на нуле.
Полярных станций больше нет, как видно.
Но мы продумали всё верно на Земле,
Резерв питания – всё просто, очевидно.

Мы на Земле взлететь могли лишь так,
Винты вращала мощь ультралиддита.
Щита полярных станции нет – пустяк.
Взлечу! Как прежде с невского гранита.

Всё, ключ на старт. Стремительный полёт.
Песок оранжевый, игольчатая сфера.
Жива! Любима. Где-то меня ждёт…
Но где решетчатые башни Соацеры?

Нет ни души. Лишь цитли-пауки
Глядят с опаской лошадиными глазами.
Лишь трупы да сукровицы мазки.
Лишь ихи копошатся в древнем храме.

И красная звезда, что на стене
Начертана немеющей рукою,
О слишком многом рассказала мне,
Но ни на шаг не сблизила с тобою.

Мозаика сложилась в тот же миг.
И щит, разрушенный, и немота эфира…
Боясь поверить в это, я постиг,
Что стали мы причиной смерти мира.

Ты прав, Тускуб, был, выбирая смерть.
Уйти достойно, став легендой, снами…
Ты знал, какую мы открыли дверь,
Ты понимал нас лучше, чем мы сами.

Зло спало под Порогом сто веков,
В обнимку с жаждой жизни и любовью.
А мы сорвали, не задумавшись, покров,
В благих намереньях, а кончилось всё кровью.

Два Сына Неба в отблесках двух лун
Вам говорили: хао – путь к спасенью
От дыма хавры, от гипноза уллы струн,
От древнего заклятия «стань тенью».

За счастье бой – святое ремесло,
Мы, как могли, ему вас обучали,
Но выбралось из-под Порога Зло.
Настали годы смерти и печали.

Мы, магацитлы, научились врать
Самим себе. А вы так не умели.
Мы разницу не стали объяснять
Между любовью, страстью и постелью.

Мы показали вам, как всё сломать.
Сказать про созиданье – не успели.
Слова богов вы стали дополнять
Словами нашими, во имя Высшей Цели.

Познали жажду жизни и тогда
Песок оранжевый вы напоили кровью.
Погибла мудрость Пастуха когда
Вы ненависть попутали с любовью.

Учили мы вас властно жизнь любить.
Свою, чужую, – мы не объясняли.
Мы рассказали, как врага убить.
Как возлюбить – ни вы, ни мы не знали.

Любви во имя вы творили зло.
Любя «своих», «чужих» вы убивали.
И слово Пастуха вас не спасло.
Отринули его… и умирали.

Смешалось всё, «чужие» и «свои»,
Руины… трупы… ихи разжирели.
Погибла мудрость, что была у вас в крови…
Неужто мы для этого летели?

Мотор чихнул в последний раз и смолк.
Когда-то этот край Азорой звался.
Пустует дом. Рваньём давно стал шёлк.
«Где ты, любимая?» – никто не отозвался…

По запаху тебя, как пёс ищу.
Знай, ты желанна. Знай, ты не забыта.
Губами пересохшими шепчу
«Аиу ту ира хасхе, Аэлита»

Но вместо слов, что старше пирамид,
Древнее баальбекского гранита,
Больная совесть мне другое говорит:
«Имел ли право я быть с Вами, Аэлита?»

24 декабря 2011, 3:55